Василий Тёркин - Страница 15

* * *

В ночь, как все, старик с женой
Поселились в яме.
А война – не стороной,
Нет, над головами.
Довелось под старость лет:
Ни в пути, ни дома,
А у входа на тот свет
Ждать в часы приёма.
Под накатом из жердей,
На мешке картошки,
С узелком, с горшком углей,
С курицей в лукошке…
Две войны прошёл солдат
Целый, невредимый.
Пощади его, снаряд,
В конопле родимой!
Просвисти над головой,
Но вблизи не падай,
Даже если ты и свой, —
Всё равно не надо!
Мелко крестится жена,
Сам не скроешь дрожи!
Ведь живая смерть страшна
И солдату тоже.
Стихнул грохот огневой
С полночи впервые.
Вдруг – шаги за коноплёй.
– Ну, идут… немые…
По картофельным рядам
К погребушке прямо.
– Ну, старик, не выйти нам
Из готовой ямы.
Но старик встаёт, плюёт
По-мужицки в руку,
За топор – и наперёд:
Заслонил старуху.
Гибель верную свою,
Как тот миг ни горек,
Порешил встречать в бою,
Держит свой топорик.
Вот шаги у края – стоп!
И на шубу глухо
Осыпается окоп.
Обмерла старуха.
Всё же вроде как жива, —
Наше место свято, —
Слышит русские слова:
– Жители, ребята?..
– Детки! Родненькие… Детки!..
Уронил топорик дед.
– Мы, отец, ещё в разведке,
Тех встречай, что будут вслед.
На подбор орлы-ребята,
Молодец до молодца.
И старшой у аппарата, —
Хоть ты что, знаком с лица.
– Закурить? Верти, папаша. —
Дед садится, вытер лоб.
– Ну, ребята, счастье ваше —
Голос подали. А то б…
И старшой ему кивает:
– Ничего. На том стоим.
На войне, отец, бывает —
Попадает по своим.
– Точно так. – И тут бы деду
В самый раз, что покурить,
В самый раз продлить беседу:
Столько ждал! – Поговорить.
Но они спешат не в шутку.
И ещё не снялся дым…
– Погоди, отец, минутку,
Дай сперва освободим…
Молодец ему при этом
Подмигнул для красоты,
И его по всем приметам
Дед узнал:
– Так это ж ты!
Друг-знакомец, мастер-ухарь,
С кем сидели у стола.
Погляди скорей, старуха!
Узнаёшь его, орла?
Та как глянула:
– Сыночек!
Голубочек. Вот уж гость.
Может, сала съешь кусочек,
Воевал, устал небось?
Смотрит он, шутник тот самый:
– Закусить бы счёл за честь,
Но ведь нету, бабка, сала?
– Да и нет, а всё же есть…
– Значит, цел, орёл, покуда.
– Ну, отец, не только цел:
Отступал солдат отсюда,
А теперь, гляди, кто буду, —
Вроде даже офицер.
– Офицер? Так-так. Понятно, —
Дед кивает головой. —
Ну, а если… на попятный,
То опять как рядовой?..
– Нет, отец, забудь. Отныне
Нерушим простой завет:
Ни в большом, ни в малом чине
На попятный ходу нет.
Откажи мне в чёрствой корке,
Прогони тогда за дверь.
Это я, Василий Тёркин,
Говорю. И ты уж верь.
– Да уж верю! Как получше,
На какой теперь манер:
Господин, сказать, поручик
Иль товарищ, офицер?
– Стар годами, слаб глазами,
И, однако, ты, старик,
За два года с господами
К обращению привык…
Дед – плеваться, а старуха,
Подпершись одной рукой,
Чуть склонясь и эту руку
Взявши под локоть другой,
Всё смотрела, как на сына
Смотрит мать из уголка.
– 3акуси ещё, – просила, —
Закуси, поешь пока…
И спешил, а всё ж отведал,
Угостился, как родной.
Табаку отсыпал деду
И простился.
– Связь, за мной! —
И уже пройдя немного, —
Мастер памятлив и тут, —
Тёркин будто бы с порога
Про часы спросил:
– Идут?
– Как не так! – и вновь причина
Бабе кинуться в слезу.
– Будет, бабка! Из Берлина
Двое новых привезу.

На Днепре

За рекой ещё Угрою,
Что осталась позади,
Генерал сказал герою:
– Нам с тобою по пути…
Вот, казалось, парню счастье,
Наступать расчёт прямой:
Со своей гвардейской частью
На войне придёт домой.
Но едва ль уже мой Тёркин,
Жизнью тёртый человек,
При девчонках на вечёрке
Помышлял курить «Казбек»…
Всё же с каждым переходом,
С каждым днём, что ближе к ней,
Сторона, откуда родом,
Земляку была больней.
И в пути, в горячке боя,
На привале и во сне
В нём жила сама собою
Речь к родимой стороне:
– Мать-земля моя родная,
Сторона моя лесная,
Приднепровский отчий край,
Здравствуй, сына привечай!
Здравствуй, пёстрая осинка,
Ранней осени краса,
Здравствуй, Ельня, здравствуй, Глинка,
Здравствуй, речка Лучеса…
Мать-земля моя родная,
Я твою изведал власть,
Как душа моя больная
Издали к тебе рвалась!
Я загнул такого крюку,
Я прошёл такую даль,
И видал такую муку,
И такую знал печаль!
Мать-земля моя родная,
Дымный дедовский большак,
Я про то не вспоминаю,
Не хвалюсь, а только так!..
Я иду к тебе с востока,
Я тот самый, не иной.
Ты взгляни, вздохни глубоко,
Встреться наново со мной.
Мать-земля моя родная,
Ради радостного дня
Ты прости, за что – не знаю,
Только ты прости меня!..
Так в пути, в горячке боя,
В суете хлопот и встреч
В нём жила сама собою
Эта песня или речь.
Но война – ей всё едино,
Все – хорошие края:
Что Кавказ, что Украина,
Что Смоленщина твоя.
Через реки и речонки,
По мостам, и вплавь, и вброд,
Мимо, мимо той сторонки
Шла дивизия вперёд.
А левее той порою,
Ранней осенью сухой,
Занимал село героя
Генерал совсем другой…
Фронт полнел, как половодье,
Вширь и вдаль. К Днепру, к Днепру
Кони шли, прося поводья,
Как с дороги ко двору.
И в пыли, рябой от пота,
Фронтовой смеялся люд:
Хорошо идёт пехота.
Раз колёса отстают.
Нипочём, что уставали
По пути к большой реке
Так, что ложку на привале
Не могли держать в руке.
Вновь сильны святым порывом,
Шли вперёд своим путём,
Со страдальчески-счастливым,
От жары открытым ртом.
Слева наши, справа наши,
Не отстать бы на ходу.
– Немец кухни с тёплой кашей
Второпях забыл в саду.
– Подпереть его да в воду.
– Занял берег, сукин сын!
– Говорят, уж занял с ходу
Населённый пункт Берлин…
Золотое бабьё лето
Оставляя за собой,
Шли войска – и вдруг с рассвета
Наступил днепровский бой…
Может быть, в иные годы,
Очищая русла рек,
Всё, что скрыли эти воды,
Вновь увидит человек.
Обнаружит в илах сонных,
Извлечёт из рыбьей мглы,
Как стволы дубов морёных,
Орудийные стволы;
Русский танк с немецким в паре,
Что нашли один конец,
И обоих полушарий
Сталь, резину и свинец;
Хлам войны – понтона днище,
Трос, оборванный в песке,
И топор без топорища,
Что сапёр держал в руке.
Может быть, куда как пуще
И об этом топоре
Скажет кто-нибудь в грядущей
Громкой песне о Днепре;
О страде неимоверной
Кровью памятного дня.
Но о чём-нибудь, наверно,
Он не скажет за меня.
Пусть не мне ещё с задачей
Было сладить. Не беда.
В чем-то я его богаче, —
Я ступал в тот след горячий,
Я там был. Я жил тогда…
Если с грузом многотонным
Отстают грузовики,
И когда-то мост понтонный
Доберётся до реки, —
Под огнём не ждёт пехота,
Уставной держась статьи,
За паром идут ворота;
Доски, брёвна – за ладьи.
К ночи будут переправы,
В срок поднимутся мосты,
А ребятам берег правый
Свесил на воду кусты.
Подплывай, хватай за гриву.
Словно доброго коня.
Передышка под обрывом
И защита от огня.
Не беда, что с гимнастёрки,
Со всего ручьём течёт…
Точно так Василий Тёркин
И вступил на берег тот.
На заре туман кудлатый,
Спутав дымы и дымки,
В берегах сползал куда-то,
Как река поверх реки.,
И ещё в разгаре боя,
Нынче, может быть, вот-вот,
Вместе с берегом, с землёю
Будет в воду сброшен взвод.
Впрочем, всякое привычно, —
Срок войны, что жизни век.
От заставы пограничной
До Москвы-реки столичной
И обратно – столько рек!
Вот уже боец последний
Вылезает на песок
И жуёт сухарь немедля,
Потому – в Днепре намок,
Мокрый сам, шуршит штанами.
Ничего! – На то десант.
– Наступаем. Днепр за нами,
А, товарищ лейтенант?..
Бой гремел за переправу,
А внизу, южнее чуть —
Немцы с левого на правый,
Запоздав, держали путь.
Но уже не разминуться,
Тёркин строго говорит:
– Пусть на левом в плен сдаются,
Здесь пока приём закрыт,
А на левом с ходу, с ходу
Подоспевшие штыки
Их толкали в воду, в воду,
А вода себе теки…
И ещё меж берегами
Без разбору, наугад
Бомбы сваи помогали
Загонять, стелить накат…
Но уже из погребушек,
Из кустов, лесных берлог
Шёл народ – родные души —
По обочинам дорог…
К штабу на берег восточный
Плёлся стёжкой, стороной
Некий не